Paryushana – Jainism

August 26-September 1, 2011

Talk to the hand.

But not just any hand. The hand above symbolizes the concept of Ahimsa, the central component of the Jain religion. It means the practice of non-violence, but far beyond our common perception of it. Ahimsa is the absence of harm toward any living being, human or animal. For this reason vegetarianism is a essential part of Jainism. In fact, during special festivals, such as Paryushana, some Jains restrict themselves to eating those parts of plants that do not endanger the plant itself. (However, “fruitarian” diets are not necessarily practiced throughout the year.)

Ahimsa also means practicing the self-discipline not to cause harm to one’s own soul. And that means no sin. States the Puruṣārthasiddhyupāya 4.42:

All sins like falsehood, theft, attachment and immorality are forms of violence which destroy the purity of the soul. They have been separately enumerated only to facilitate their understanding.

The circle in the palm of the Jain hand represents the cycle of reincarnation, and the 24 spokes are the 24 Tirthankars, great prophets of Jain, the last of whom, Mahavira, lived over 2500 years ago.

The name of this week’s festivities, Paryushana, literally means to close in, to remain near to one’s self and soul. Paryushana stems from the tradition of monks to stay in one place, in the towns, during the rainy season. The rainy season could last four months, but the minimum duration for Paryushana was 70 days.

The period of Paryushana commences by Bhadrapada Shukla panchami, the fifth day (panchami) of the bright/full moon (Shukla) of the month of Bhadrapada (August/September).

During this time people replenish their faith through meditation, self-control, and through the wisdom of the Dharma.

There are two sects of Jainism. Digambara and Svwetambara (pardon my pronunciation.)

The Digambaras observe a 10-day festival starting on today (although the date can vary slightly by sect and location). Digambara Jains use this time to focus upon the Dashalakshana vrata—the 10 components of the Dharma:

Forbearance – Kshama
Gentleness – Mardava
Uprightness – Arjava
Purity – Shaucha
Truth – Satya
Restraint – Sanyam
Austerity – Tapa
Renunciation – Tyaga
Lack of possession – Akinchanya
and Chastity – Brahmcharya

The Svwetambara Jains celebrate an 8-day festival which ends today. During this time the Kalpa Sutra is recited. The Kalpa Sutra recalls the birth, life, and journey toward Nirvana of Mahariva.

The holy festival closes with participants seeking forgiveness for their sins of the last year.

I grant forgiveness to all living beings
May all living beings grant me forgiveness
My friendship is with all living beings
My enmity is totally non-existent
Let there be peace, harmony, and prosperity for all

Living Jain: Daily

Pluralism.org – Jain

The Significance of Paryushana Mahaparva

The Paryushana Parva

3 Replies to “Paryushana – Jainism”

  1. Hi ya. I tried to find a ‘contact us’ but but couldn’t so I’m sending my question via this method. I hope you don’t mind?

    I’ve written a few posts about the bhavnas. One will appear each day. The first day began with 2 posts and that was on Wed.

    I thought you may be interested :)

  2. Шиш, успокаивала я себя, ежась для ветру. Нисколько… Борзо получу права, а мой обожаемый муж разорится, напоследок, на машину. И тут – прощай навеки толчея в автобусе и прогулки сообразно этим колдобинам! Оборот выше ежедневный лежал через территорию гаражного кооператива, и не было дня, для я не думала относительный этом. Я уже около пробралась сквозь магазин гаражей, если кто-то осторожно тронул меня следовать плечо.
    – Людмила Федоровна?
    Окликнувший меня надтреснутый женский глас напомнил мне гик одной маминой подруги.
    – Да, – с готовностью обернулась я, заранее расплываясь в улыбке, – А с чего это одновременно сообразно имени-отчеству?
    Однако это была вконец не мамина подруга. Улыбка долго сползла с моего лица.
    – Извините, – пряча воззрение, сказала женщина, – Вы меня не узнаете?
    – Простите, или мы знакомы?
    Женщине было лет около пятьдесят, у нее были некрасивые черты лица, тонкие губы, и одета она была будет безвкусно. С такими я обычно компаний не вожу, аль сколько для работе.
    – Не узнаете? Ну, это неважно, – пробормотала моя собеседница, – Понимаете, моему сыну плохо!
    – Господи, а что с ним?
    – Теперь! – засуетилась она, бочком вталкивая меня в дверь одного из боксов, – Теперь! Безотлагательно вы однако узнаете…
    Однако плохо насилу не стало мне самой. В гараже вместо бедного умирающего юноши меня ожидал… десяток угрюмо молчащих пожилых дам в возрасте от сорока лет и старше.
    – Здравствуйте, – пролепетала я, охваченная нехорошим предчувствием, – А где…
    Из строя женщин вышла стриженная почти «каре» эксцентричная единица в черных очках и вельветовых джинсах, явный не в себе.
    – Ведь вас же по-хорошему предупреждали, – без всякого вступления начала она, – Звонили, деньги предлагали. А вы? Разве так трудно было пойти нам навстречу? Неужели вы не понимали, где окажутся наши мальчики, буде их отчислят?!
    Господи! Так это что, мамаши моих бывших студентов?! Разве беспричинно, то беседа будет тяжелым – меня ведь не зря называют изза глаза поставщиком кадров для ведомства Паши-мерседеса… Начинать, не умею я брать зачеты по-капиталистически. И паки выдерживать не могу, когда на меня «наезжают» всякие прыщавые юнцы. Это лишь укрепляет меня в мысли, сколько им со мной в одном вузе творить нечего.
    Но это в аудитории так хорошо заключаться смелой и принципиальной. А здесь, коли честный, у меня затряслись поджилки…
    – Я простой честно делаю свою работу! – принялась отделываться я, понемногу отступая к двери, – Извините, однако ровно же иначе?
    За моей спиной крикливо лязгнул засов. Заманившая меня сюда лахудра понимающе покачала головой – плотина, о побеге и не думай.
    – Послушаете! – воскликнула я, теряя терпеливость, – Начинать чего вы теперь-то через меня хотите?!
    – Сколько мы хотим! Что мы хотим?!! – точный взвыли престарелые мегеры, и, как по команде, набросилась для меня с кулаками.
    Чувствовалось, который дрались они не часто. Но их было чрезвычайно много. Беспричинно что временно пара сильно держали меня за руки, остальные колотили, куда придется. Меня били до тех пор, временно у меня не потемнело в глазах и не подкосились ноги. Наверное, били и после, однако я этого уже не помнила…
    Очнулась я от холода и сырости – кажется, меня окатили из ведра водой. Я лежала для полу едва голая, ежели не считать чулок, туфель и мокрой разодранной блузки. Тело мучительно ныло, во рту ощущался привкус крови. Довольно пострадала прическа. Однако самым страшным была неопределенность, в которой я пребывала. То, который меня избили, я опять могла хотя как-то объяснить. Но зачем приходится было меня паки и раздевать?
    – Очухалась? – недобро усмехнулась тонкими подкрашенными губами та, кому я была обязана своим появлением здесь, – Ну, тутто продолжим…
    – Что – продолжим? – тряхнула я гудящей, наравне колокол, головой.
    – Учить тебя, сучка ты эдакая! Чтоб неповадно было наших детишек маять!
    В отчаянии мне захотелось биться следовать голову, и один безотлагательно я почувствовала, сколько руки мои связаны за спиной. Беспричинно, этого единственно не хватало…
    – Согласен кого я мучила? Пустите! – простонала я, начиная течь в панику, – Вы меня с кем-то путаете!
    Меня рывком подняли для ноги. Я лишь не заплакала от унижения, заметив в толпе мужчину. Его я узнала сразу. Это был владелец шиномонтажа, долгий пьяница и священник одного из моих бывших студентов. Сегодня этот безобразный мужичок, как вовек, подшофе, стоял около компрессора ради накачки шин и, поигрывая его черным резиновым шлангом, нагло пялился для мои неприкрытые прелести.
    – Шиш мы не путаем, Людмила Федоровна! – ткнула в меня узловатым пальцем в подбородок тонкогубая лахудра, – Давай, Петрович, покажи ей кузькину мать! Пускай вспомнит моего сыночка Гришеньку!
    После моей спиной послышалась странная возня. Кто-то развел в сторону мои ягодицы.
    – Который вы делаете?!! – в ужасе завопила я, поняв, который шланг компрессора вставляют мне в зад.
    – Учить тебя будем, коза!
    Тогда же мощнейший заушение перед дых точный согнул меня пополам – это Петрович открыл легкий вентиль. Из моих глаз брызнули слезы, дыхание перехватило. Покуда я с выпученными глазами хватала ртом воздух, мои палачи удовлетворенно потирали руки.
    – Сколько, весело, госпожа Андрейчук? – ехидно спросила тетка в вельветовых джинсах, – А когда моего Вовочку в армию спроваживала, так же веселились?
    – Следовать что?! – прохрипела я, – Я же ему такого не делала!
    – Ты ему хуже сделала, – вкрадчиво пояснила тетка, дохнув мне в образина алкоголем, – Ты его на два возраст без мамочки оставила! Начинать, Петрович!!!
    Петрович опять дал, разумеется беспричинно, что мои глаза едва не вылезли их орбит. Сообразно кишкам как ударили кувалдой. Хорошо опять, который шланг под давлением воздуха вытолкнуло из моей попки, и это дало мне небольшую передышку. К сожалению, продлилась она недолго.
    – Нечего пердеть тогда при всех, гадина! – злобно прошипела мать известного оболтуса Евгения Ефанова, пихая шланг назад в мою задницу.
    – Желание что же вы творите?! – взвыла я.
    Рот у меня тряслись, из глаз ручьями лились слезы, и я сносный не могла с этим поделать. Но муки мои, похоже, токмо забавляли озверевшую свору мамаш.
    – Заткнись, я сказала! А ты, Петрович, качни-ка ей вдобавок разок ради моего Женечку!
    – Может хватит качать-то, бабоньки? – засомневался Петрович, глядя для мое перекошенное лицо.
    – Такой умница был Женечка! Такой воспитанный, такой жалостливый! – заламывая руки, продолжала причитать Ефановская мамаша, – А эта труп…
    – Правда ваш Женя весь занятий не посещал! – в отчаянии выкрикнула я, потому что это была истинная правда.
    – Не ври, сука!
    Для сей раз залп сжатого воздуха был такой силы, что я не устояла для ногах и, густо рыгнув, осела на пол.
    – Беспричинно тебе, вражина! – пнула меня в урчащий брюхо Ефанова и, довольная, отошла в сторонку наблюдать за моими корчами.
    Не успела я отдышаться, как на смену ей подскочила неопрятная толстая тетка в рейтузах, и тоже начала просить Петровича поддать мне «газу» следовать ее ненаглядного отпрыска. «Ой-ой! – с тихим ужасом подумала я, нервно подергивая стянутыми ради спиной запястьями, – Коль меня будут накачивать в жопу после каждого потерявшего отсрочку обалдуя, то я бойкий отсюда не выйду…» Самое обидное, сколько сын этой тетки, безобразный сутулый парень со комический фамилией Гопак, не успевал абсолютно сообразно всем предметам, так что его выгнали затем первой же сессии отнюдь не единственно сообразно моей милости.
    – … и вот разлеглась она тут, глаза бесстыжие! – кликушествовала тетка в рейтузах, потрясая перед всеми моими узкими ажурными трусиками, – Мой Олежек в сапогах глину месит, а она на шпильках шастает! Чулки надела! Манду выбрила! Веревочку блядскую в жопу заправила! Тьфу! Ну-ка, газани ей, Петрович, в эту самую жопу!!
    Впечатленный Петрович не заставил себя долго упрашивать. Я едва успела ощутить вибрацию шланга в заднице, точно мои глаза вновь полезли из орбит. Для сей некогда меня мучили будет долго. А дабы шланг больше не вышибало наружу, тетка в рейтузах услужливо придерживала его рукой. Болезнь от распирания живота была несусветная.
    – А-а-а!!! – истошно визжала я, ужом извиваясь для полу, – Не могу!!! Прекратите!!! Очень!!!
    От страха, что мои кишки вот-вот лопнут, я уже не пыталась рисовать гордость. Напоследок, Петрович не выдержал этих криков и закрыл кран.

Leave a Reply